О Примакове.

Е.М.Примаков
Фото: Dima276 (2013 г.)

Евгений Максимович Примаков, известный советский и российский ученый, экономист и востоковед, скончался 25 июня 2015 года на 86-м году жизни. Он был корреспондентом "Правды" на Ближнем Востоке, лично знал едва ли не всех лидеров арабских стран. Затем возглавлял ведущие центры востоковедения и мировой экономики Академии наук, был ближайшим советником Горбачева, руководителем внешней разведки в 90-е, министром иностранных дел и премьер-министром. В последнее время руководителем центра ситуационного анализа Академии наук. Ушла целая эпоха.

О Примакове "Европейские тетрадки" попросили написать Андрея Остальского, журналиста-международника и арабиста. (Это гостевая заметка. Написана эксклюзивно для нашего издания. Охраняется авторским правом. Как всегда в таких случаях, мнения и оценки автора могут не совпадать, а могут и совпадать с позицией и оценками "Тетрадок".)

Андрей Остальский, о Примакове:

У меня были причины сильно не любить Евгения Максимовича Примакова. Во-первых, меня коробило от его «дружбы» и личных доверительных отношений с Саддамом Хусейном. Как можно дружить с чудовищем и патологическим садистом? (Я о его зверствах знал не понаслышке, был близко знаком с некоторыми его жертвами, знаю, насколько массовым и изощренным был террор). Этими особыми отношениями с «людоедом», начавшимися в 60-е годы, Примаков очень гордился и якобы использовал в государственных интересах СССР, а потом и России. 

Но не помню ни одного случая, когда от них был хоть какой-то толк. Одно время он мотался с секретными миссиями между Дамаском и Багдадом, пытаясь примирить два фашистских (национально-социалистических) баасистских режима. Идеология у них была одинаковая, но региональное соперничество оказалась важнее идейного родства (прямо как между СССР и Китаем). И вот Примаков придумал, что их надо примирить, и тогда, как он говаривал в узком кругу, «баланс сил на Ближнем Востоке изменится коренным образом, это будет мощнейший удар по американским интересам». Из этого, к счастью, ничего не вышло. 

Точно также не удалось Примакову и предотвратить военную операцию по освобождению аннексированного Саддамом Кувейта – «Бурю в пустыне» в 1991 году. А когда в 2003 году он привез в Багдад идею о том, что Саддаму надо бы уйти в отставку — и тем самым предотвратить новую войну, то тоже потерпел поражение. Хотя теоретически идея была замечательная: проблема Ирака и его бодания с Западом сводилась к одной личности (такое бывает чаще, чем принято думать ). Однако злые языки тогда поговаривали, что идея та преподносилась с неким «подмигиванием» — ведь теоретически можно было остаться за кулисами серым кардиналом и истинной властью при каких-то иракских медведевых. 

Так или иначе, из этого ничего не вышло и выйти не могло, так как болезненно самолюбивый Саддам был не из тех, кто потерпит временщика, греющего для него кресло. Да и Восток устроен так, что севший на трон, никогда потом с него добровольно не слезает. 

Кроме того, ходили упорные слухи, что российские генералы и спецслужбы используют Примакова для того, чтобы передавать иракцам разведданные о планах американцев и направлениях главного удара. Тогда мне это казалось правдоподобным, но доказательств с тех пор так и не нашлось, и Примаков, конечно же, имеет право на презумпцию невиновности. 

Так что первая причина моей нелюбви к Примакову была объективной, но была и вторая причина, личная, впрочем, прямо связанная с нашими принципиальными разногласиями. 

Накануне «Бури в пустыне» [первая иракская война, 1991 год — прим.ред.] Примаков вернулся из очередного челночного вояжа в Багдад, и в интервью советским журналистам выдавал желаемое за действительное — уверял, что еще есть реальный шанс предотвратить военные действия. Но более всего меня разозлило другое: его категорические заверения, что многочисленные советские граждане, застрявшие в Ираке, совершенно свободны и имеют полную возможность выехать на родину в любой момент. 

Но я знал, что это вранье: у меня на столе валялись тревожные, иногда просто панические письма от этих самых советских спецов, у которых иракские власти под разными предлогами отобрали паспорта, чтобы удержать их в стране, использовать в качестве «живого щита» в случае начала войны. Судя по всему, это была повсеместная политика. Я быстро написал об этом маленькую заметку, и понес, без особой надежды и.о главного редактора «Известий» Игорю Голембиовскому. Тот читал молча и внимательно, на его лице играли желваки. Потом поднял трубку и позвонил в цех: не поздно ли заменить передовицу на первой странице (тогда еще существовал такой жанр). 

Несколько часов спустя правительственная «вертушка» на столе у Игоря заговорила сердитым примаковским голосом: один из самых влиятельных людей в стране требовал моего немедленного увольнения. Голембиовский сжался, глаза засверкали. Его ответ я не забуду никогда: «Это я подписал этот материал в печать, и для того, чтобы уволить Остальского, вам сначала придется уволить меня», — сказал Игорь. «Ну что же, может быть, этим и кончится», — прошипел Примаков и бросил трубку. 

Он тогда был членом Президентского Совета, считалось, что он очень близок к Горбачеву. У Игоря из-за меня появился еще один могущественный враг (а их и так хватало).

Объективности ради надо сказать вот что: как позднее выяснилось, Примаков, по просьбе МИДа, пытался поднимать вопрос о советских спецах в конфиденциальных разговорах с иракцами. И те якобы обещали отпустить их на волю. В итоге кое-кого отпустили, но далеко не всех, и если мало кто из соотечественников пострадал от американских бомбежек, то это результат не саддамовской доброты. Американцы изо всех сил старались не попасть случайно по объектам, где велика была концентрация совспецов. (А может и вообще это было слепое везение). 

В этом как раз и состояло принципиально неприемлемое для меня примаковское кредо – вера в тайную дипломатию, в закрытость от «непросвещенной публики». Такое, как правило, плохо кончается, особенно если имеешь дело с коварными диктаторами.

Так что можете себе представить, как я долгое время относился к Примакову. И это несмотря на то, что в институте я приятельствовал с его замечательным, талантливым, обаятельным сыном Сашей. Когда тот вдруг умер в начале 80-х от сердечного приступа, это было для меня настоящим шоком. 

Но теперь, оглядываясь на странную историю России, я гораздо сложнее отношусь к Евгению Максимовичу. И не только в память о Саше. Большое видится на расстоянии и в сравнении с тем, что пришло на смену.

Такие переломы, какой случился в нашей стране в начале 90-х, как правило, сопровождаются большой кровью, чудовищными разрушениями и гражданскими войнами. В том, что этого удалось чудом избежать, заслуга, прежде всего, Ельцина, но и таких представителей советской элиты, как Примаков. 

Когда ГКЧП пытался вернуть сталинистский режим, он не побоялся открыто и решительно выступить против переворота и поддержал Горбачева и Ельцина, и последний это запомнил. 

Когда возникла кризисная ситуация с разведкой, не принимавшей никаких варягов от новой власти, кого выбрал Ельцин в качестве компромиссной фигуры? Примакова. 

Когда ему понадобился более сдержанный, чем Андрей Козырев, министр иностранных дел с репутацией государственника, ему снова было трудно найти кандидата лучше Евгения Максимовича. 

И когда вставшая на дыбы Дума вела дело к серьезнейшему государственному кризису после финансового краха 98-го года, Примаков оказался едва ли не единственным политиком, приемлемым и для Ельцина, и для парламента. Он нужен был в этом качестве всего на несколько месяцев, чтобы ситуация успокоилась. И свою роль достойно выполнил.

Однажды в середине 90-х я сидел в кабинете у человека, сыгравшего огромную роль в истории и в моей жизни тоже – А. Н. Яковлева. Вдруг у него на столе зазвонила опять же «вертушка». И Александр Николаевич весело и довольно фамильярно говорил с кем-то, называя собеседника Женей. Договаривался с ним о какой-то семейной встрече. Это оказался Примаков. Я был поражен, честно говоря. Если главный либерал России дружит с кем-то, то это значит… А черт его знает, что это значит.

Примакова считают человеком, развернувшим не только самолет над Атлантикой (в знак протеста против американских бомбардировок Югославии), но и всю Россию. Ментором Путина по внешней политике. Чуть ли не родоначальником антизападного уклона. И хотя доля истины в этом есть, думаю, что все не так просто. Помню его большое интервью Жене Киселеву в начале нулевых, в котором он говорил о разногласиях с США и Западом, призывал спорить, отстаивать свои интересы. Но при этом подчеркивал: ни в коем случае нельзя рассориться полностью, довести дело до изоляции. «Это было бы великой глупостью», сказал тогда Примаков. (Интересно, помнит ли то интервью Владимир Путин?)

Примаков не любил крайностей и при всей его видимой поддержке курса нынешнего президента, в его заявлениях между строками читалась обеспокоенность, не слишком ли далеко Москва заходит… Открыто критиковал ярых российских телепропагандистов за то, что они нагнетают милитаристские настроения, ведут дело к войне. «Война — последнее, что России сейчас нужно», — говорил он.

В общем, противоречивая фигура. Не либерал и не реформатор, конечно. Консерватор, но не реакционер. Носитель многих советских предрассудков, но все же, прежде всего, прагматик. Не пленник обид и эмоций, как некоторые. Сегодня таких — днем с огнем. 

Андрей Остальский — известный журналист-международник и писатель. Остальский много лет работал на Ближнем Востоке. В начале 90-х годов он возглавлял международный отдел газеты «Известия», в 2000-м работал заместителем главного редактора газеты "Ведомости", затем долгое время был главным редактором Русской службы Би-би-си. 

А.Остальский

Он автор нескольких политических детективов-триллеров, которые основаны на опыте, полученном в время работы на Ближнем Востоке, и связаны с событиями, в которых непосредственное участие принимал Евгений Примаков. Об одном из них, "Боги Багдада", "Тетрадки" подробно писали. В романе речь идет о попытке остановить вторую иракскую войну (2003 г.), приведшую к падению режима Саддама Хусейна. Доктор исторических наук Георгий Мирский, один из ведущих российских авторитетов в востоковедении, высоко оценил книгу Остальского. На полях романа он отмечал: "Иракский диктатор, с одной стороны, не верил до конца в то, что американцы действительно решатся на вторжение (поэтому он и не принял всерьез предостережение прилетевшего в Багдад Евгения Примакова относительно того, что война вот-вот начнется). А с другой – хотел поддержать в армии и в народе уверенность в том, что у него есть мощное средство сопротивления агрессору".