Пушкинистика в "Тетрадках". |
(сочинение)
Мне как-то друзья привезли из Москвы в подарок бутылку водки. Что еще русский русскому за границей может привезти?
Водку мы, конечно, выпили, а пока сидели, я все разглядывал дорогую, подарочную бутылку со знаменитой пушкинской цитатой: "Два чувства дивно близки нам, в них обретает сердце пищу: любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим..."
Последнее слово все помнят? Быстро?
Правильно — гробам.
И пепелище, и гробы неприятно звучат, о невечном напоминают. Как случилось, что пепелище — пожарище, разорение, покрытая пеплом (радиоактивным?) пустыня — стало для нас метафорой для родного дома, очага? Что, ничего живаго не вспомнить? Нет, правда, в памяти-то — попробуйте сами — остается живое, яркое, теплое, трепетное, а не мертвое, серое, холодное, неподвижное. Не гробы, а застолье, улыбки милых, смех, перезвон голосов; радостные шутки, а не слезы.
Нет-нет, гробы мы тоже помним. Но — не так.
Не верите? А вот водочные люди в Москве почувствовали эту неловкость. Да-да! Взяли и изменили классическую цитату, давно вошедшую в словари. На бутылке написали:
Два чувства дивно близки нам,
В них обретает сердце пищу:
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим местам.
Местам, а не гробам! Классиков править, конечно, неприлично. Но оскорбленные чувства винозаводчиков понять можно.
Стихотворение Пушкин писал в Болдино, в 1830-м году. Не закончил — в стихотворении есть еще вторая строфа:
Животворящая святыня!
Земля была б без них мертва,
Как [пропущено] пустыня
И как алтарь без божества.
При жизни Пушкина это сочинение не публиковалось. Очевидно, он и сам не считал его готовым к публикации. В самом деле, если два чувства, то какое из них "животворящая святыня"? Почему земля "без них" была бы мертва? Без пепелища и без гробов?
Патриотической речевкой "черновой набросок" (он так и помечается в собраниях Пушкина) стал после появления в печати уже в 1855-м году. В том самом, когда Российская империя терпела позорное поражение под Севастополем, но в стране царил подъём, гордость за героизм защитников осажденного города. Толстой в "Севастопольских рассказах" обратил крах власти, командования ("было гладко на бумаге, да забыли про овраги") в победу народного духа. Пушкина не было, чтобы возражать или поправлять что-то, а пепелища и гробы вписались в этот пейзаж, и так и остались в нем до наших дней.
Это еще не все. Болдинская осень — символ творческой энергии, неожиданного прилива сил. Есть еще один период в творчестве Пушкина, когда он пережил нечто похожее. Не в Болдино, в Петербурге на Каменном острове. Так называемый "каменноостровский цикл" 1836 года — это настоящий зрелый Пушкин, его завещание. В этом цикле и "Памятник", входящий в школьные программы, а еще другое, менее известное стихотворение без названия — "Когда за городом, задумчив, я брожу". "Памятник" написан 21 августа, а перед этим 14 августа Пушкин пишет "Когда за городом".
В более полных собраниях Пушкина они вместе, следуют одно за другим. Стихотворение о двух кладбищах, городском и сельском, не только близко "Памятнику" по прощальной тональности. Оно еще поразительно напоминает о "двух чувствах", наскоро, зарисовочно записанных для себя в Болдине. Только и раздумья, и выводы, и композиция — завершены. И получилось совсем другое. Сначала в семнадцати строчках Пушкин пишет о том, что ему не нравится: решетки, столбики, нарядные гробницы, дешевого резца нелепые затеи, над ними надписи и в прозе и в стихах. Поэт, насмотревшись на это, вздыхает:
Такие смутные мне мысли всё наводит,
Что злое на меня уныние находит.
Хоть плюнуть да бежать...
И дальше идут двенадцать строчек о том, "как же любо мне" другое, сельское кладбище родовое, простое, где "неукрашенным могилам есть простор". Вместо "праздных урн и мелких пирамид" там "стоит широко дуб над важными гробами, колеблясь и шумя..." Тот же, народный, что и у лукоморья.
Полностью см. в "Полном собрании сочинений в десяти томах" А.С.Пушкина, том третий, "Два чувства" стр. 203 и "Когда за городом" стр.338 ("Наука", Ленинградское отделение, Л., 1977). "Когда за городом" полностью:
Когда за городом, задумчив, я брожу
И на публичное кладбище захожу,
Решетки, столбики, нарядные гробницы,
Под коими гниют все мертвецы столицы,
В болоте коё-как стесненные рядком,
Как гости жадные за нищенским столом,
Купцов, чиновников усопших мавзолеи,
Дешевого резца нелепые затеи,
Над ними надписи и в прозе и в стихах
О добродетелях, о службе и чинах;
По старом рогаче вдовицы плач амурный;
Ворами со столбов отвинченные урны,
Могилы склизкие, которы также тут,
Зеваючи, жильцов к себе на утро ждут, —
Такие смутные мне мысли все наводит,
Что злое на меня уныние находит.
Хоть плюнуть да бежать...
Но как же любо мне
Осеннею порой, в вечерней тишине,
В деревне посещать кладбище родовое,
Где дремлют мертвые в торжественном покое.
Там неукрашенным могилам есть простор;
К ним ночью темною не лезет бледный вор;
Близ камней вековых, покрытых желтым мохом,
Проходит селянин с молитвой и со вздохом;
И на публичное кладбище захожу,
Решетки, столбики, нарядные гробницы,
Под коими гниют все мертвецы столицы,
В болоте коё-как стесненные рядком,
Как гости жадные за нищенским столом,
Купцов, чиновников усопших мавзолеи,
Дешевого резца нелепые затеи,
Над ними надписи и в прозе и в стихах
О добродетелях, о службе и чинах;
По старом рогаче вдовицы плач амурный;
Ворами со столбов отвинченные урны,
Могилы склизкие, которы также тут,
Зеваючи, жильцов к себе на утро ждут, —
Такие смутные мне мысли все наводит,
Что злое на меня уныние находит.
Хоть плюнуть да бежать...
Но как же любо мне
Осеннею порой, в вечерней тишине,
В деревне посещать кладбище родовое,
Где дремлют мертвые в торжественном покое.
Там неукрашенным могилам есть простор;
К ним ночью темною не лезет бледный вор;
Близ камней вековых, покрытых желтым мохом,
Проходит селянин с молитвой и со вздохом;
На место праздных урн и мелких пирамид,
Безносых гениев, растрепанных харит
Стоит широко дуб над важными гробами,
Колеблясь и шумя...
Безносых гениев, растрепанных харит
Стоит широко дуб над важными гробами,
Колеблясь и шумя...
Комментариев нет:
Отправить комментарий