 |
| У.Сомерсет Моэм в 1933 г. с кувшином вина. Портрет работы Дж.Келли. |
В романе Сомерсета Моэма “Рождественские каникулы” (Christmas Holiday) два главных героя, англичанин Чарли и русская Лидия, обсуждают в Лувре натюрморт Жана-Симеона Шардена (1699-1779). Это ключевая сцена в книге. Чарли, считавший себя знатоком изящных искусств, вдруг открывает совершенно новое измерение в понимании живописи, до разговора с русской девушкой бывшее совершенно недоступным ему. Они меняются местами: бедная русская беженка в Париже вдруг оказывается наголову выше уверенного в себе обеспеченного англичанина.
Моэм выписал этот эпизод с любовью, с таким глубоким "чтением" живописи, которое, может, даже превосходит хорошо известный русскому читателю роман “Луна и грош”, написанный по мотивам биографии Гогена. Английский писатель словами бедной русской эмигрантки в Париже дает философскую интерпретацию простой на первый взгляд композиции из батона хлеба и бутыли с вином. (Полностью эпизод на русском и на английском в другой публикации "Тетрадок" здесь, там же линки к полным текстам романа на русском в переводе Р.Облонской и на английском).
— Да, вы правы, написано прекрасно; написано с любовью и состраданием. Это не просто каравай хлеба и бутыль вина, это хлеб жизни и кровь Христова, но не укрытые от тех, кто томится голодом и жаждой, и скупо раздаваемые священниками по торжественным случаям. Это ежедневная пища страждущих. Эта картина такая скромная, безыскусственная, человечная, исполненная сочувствия. Это вино и хлеб бедняков, которым только и нужно, чтобы их оставили в покое, позволили свободно трудиться и есть свою простую пищу. Это крик презираемых и отверженных. Она говорит вам, что, как бы ни были грешны люди, в душе они добры. Этот хлеб и вино — символы радостей и горестей смиренных и кротких. Они не просят милости и любви вашей; они вам говорят, что они из той же плоти и крови, что и вы. Они говорят вам, что жизнь коротка и трудна, а в могиле холодно и одиноко. Это не просто хлеб и вино. Это тайна жребия человека на земле, его тоски по толике дружбы, толике любви, тайна его безропотной покорности, когда он видит, что даже и в этом ему отказано.
Голос Лидии дрожал, и вот по щекам покатились слезы. Она нетерпеливо смахнула их.
— И разве не чудо, что благодаря таким простым предметам, благодаря беспредельной чуткости истинного художника этот странный и милый старик, движимый своим отзывчивым сердцем, сотворил красоту, что надрывает душу? Словно почти невольно, сам того не сознавая, он старался показать, что из боли, отчаяния, жестокости, из всего рассеянного в мире зла человек может сотворить красоту — было бы только у него довольно любви, довольно сочувствия.
Я попытался было разыскать натюрморт, о котором рассказывает Моэм, но так и не смог. Поиск надолго забросил, но не забыл.
 |
| Шарден, Les apprêts d'un déjeuner. Похоже, но не то. |
Некоторые из натюрмортов близки к описанному Моэмом, но не вполне совпадают. Есть праздничный, с бриошем вместо простого хлеба. Он в Лувре. Там еще в сладкий батон воткнута веточка fleur d’orange. Есть еще одна картина, только не в Лувре, а в музее Лилля. На ней кроме вина и хлеба еще тарелка с остатками бедняцкого обеда. Ни та, ни другая картина не подходят под то, о чем говорят герои книги — хлеб и вино как символ плоти и крови простого народа, “презренных и умаленных”. (Это скрытая цитата из Библии, книга Исаии, 53:3)
И вот, в очередной раз вспомнив про загадку шарденовского натюрморта, решил запустить ее в социальные сети. Без особой надежды, впрочем. И что же, картина нашлась!
Сначала мой старый коллега-журналист Владимир Солнцев предположил, что речь идет о совершенно другой картине, не из французской коллекции в Лувре, а из Национальной галереи в Лондоне. Вот она во всем подходит, говорит. Посмотрел на нее, и замер в изумлении — все точь в точь! (Линк к картине на сайте National Gallery)
Чуть позже коллега-переводчик из Женевы Наталия Федорченко нашла окончательное и безоговорочное доказательство. Сам Моэм подтвердил. Федорченко нашла статью в журнале Life в декабре 1941 года (линк к скану статьи), в которой писатель признается, что ради сюжета перенес картину из Национальной галереи в Лувр. Называет это “авторской лицензией” — “novelist’s licence”. Вот что он пишет (перевод А.Аничкина/Тетрадки, английский текст смотрите в моем блоге Reading Art):
“Некоторое время назад я написал роман, в котором мне представился случай дать возможность одному персонажу, русской беженке, поговорить об одной картине Шардена, — пишет Моэм. — Сама картина находится в Национальной галерее в Лондоне [...], но мне это не подходило и, воспользовавшись авторской лицензией, я придумал, что картина находится в Лувре”. (более полный отрывок, с повтором слов Лидии из романа в моем переводе в конце этой заметки)
Но это еще не все! После удачи меня ждало двойное разочарование. На сайте Национальной галереи говорится, что сейчас натюрморт деаттрибутирован и считается не шарденовским, а принадлежащим более позднему автору, подражателю XIX века. Видимо, когда Моэм писал свой роман, холст все еще считали произведением Шардена. Второе разочарование: картина защищена копирайтом Национальной галереи (тем, что называют “кровь и пот” — расходы на хранение, реставрацию, создание графических репродукций и т.п.). На мою просьбу о перепубликации этой (анонимной!) работы в блоге без оплаты галерея ответила отказом.
Читайте также преквел к этой истории:
И все же, какой замечательный трюк старого мастера-писателя, одного из лучших толкователей живописи в литературе.
Портрет Моэма (с графином вина на столе) в этой заметке принадлежит кисти его друга сэра Джерарда Келли (Gerard Kelly, википедия о нем), который написал по крайней мере восемь портретов писателя, а сам послужил прототипом героев в нескольких его романах. Портрет скопирован из Life. В журнале не указаны ни источник изображения, ни копирайт. Нигде больше в интернете я не смог найти эту картину. Здесь “Тетрадки” публикуют ее на основе fair use, но если кто знает, кому она принадлежит, прошу сообщить мне.
Еще раз благодарю за помощь В.Солнцева и Н.Федорченко.
Отрывок из статьи Моэма в “Лайфе” “Paintings I have liked. A great novelist tells of his experiences with another art” (номер от 1 декабря 1941 г., перевод А.Аничкина):
“Я прохожу дальше, разыскивая моего любимого Шардена, зная, что не найду его, потому что он не в Лувре, а в Национальной галерее в Лондоне. На Шардена многие смотрят как на одного из второстепенных мастеров. Я так не думаю. Во-первых, он в высшей степени искусен. Его замечательный талант в умении передать на холсте игру света и оттенки цвета, и, поскольку ему это нравилось делать, он предпочитал писать натюрморты, которые сам мог организовать, как ему хотелось. Он был очень ровным художником, я не могу найти ни одной его картины, где бы он был хоть чуть ниже собственного высокого уровня.
Время от времени он писал жанровые сцены, женщин за домашней работой, потому что ему нужно было зарабатывать на пропитание, а натюрморты его, похоже, плохо покупались. Клиенты-современники хотели человеческого в картинах. Это странно, но они не видели, что значение его натюрмортов состоит не в одной изящной гармонии и изысканной тонкости, а именно в их человечности. Потому что особое достоинство Шардена в том и состоит, что он умел передать красоту пульсирующей жизни в скромных обыденных вещах, вроде горшков и сковородок. Невозможно поверить, что он их рисовал только ради декоративной аранжировки и тонкой гармонии цвета. Если бы дело было только в этом, вряд ли бы он смог писать их с такой нежной добротой. И невозможно не убедить себя, что эти предметы были для него символами страданий и бедствий, мужества и стойкости, доброты и честности простых людей.
Некоторое время назад я написал роман, в котором мне представился случай дать возможность персонажу, русской беженке, поговорить об одной картине Шардена. Сама картина находится в Национальной галерее в Лондоне, о чем я только что сказал, но мне это не подходило и, воспользовавшись авторской лицензией, я придумал, что картина находится в Лувре. Я постарался найти наиболее подходящие слова, чтобы выразить те чувства, которые она у меня вызвала, и поскольку лучше я не смогу сказать о том глубоком значении, которое я вижу в Шардене, я просто повторю из здесь.
Искусство — это ключ к тайне бытия
Это маленький холст, на котором изображены буханка хлеба и бутыль с вином. И разве не прекрасно, говорит моя героиня, что такими простыми предметами этот художник, с его несравненной чуткостью, добротой сердца, — что этот смешной старикан смог создать нечто такое прекрасное, что просто сердце рвется? Будто он хотел, может, даже не сознавая этого, не понимая, что он делает, он хотел показать, что если бы только в нас было довольно любви, довольно сострадания, — то из боли и недоверия и недоброты, из всего мирового зла, мы могли бы создать прекрасное.
Это не просто буханка хлеба и бутыль вина; это хлеб жизни и кровь Христова, но не та, которой не хватает страждущим и жаждущим, та, что выдается священнослужителями по особо определенным случаям. Это каждодневная пища страдающих мужчин и женщин. Она скромна, естественна, приязненна, это хлеб и вино бедных, тех, кто не просит ничего, кроме того, чтобы их оставили в покое, дали работать и есть свою простую пищу на свободе. Это крик презренных и умаленных. Вам говорят: при всех грехах человеческих, люди добры сердцем. Этот хлеб и это вино, — это символы радостей и горестей смиренных и кротких. Они взывают к вашему милосердию и к вашей любви. Они говорят вам, что они той же плоти и крови, что и вы. Они говорят вам, жизнь коротка и тяжела, а могила холодна и одинока. Это не просто буханка хлеба и кувшин вина, — это тайна доли человека на этой земле, жажды его, чтобы досталось ему хоть немного дружбы и хоть немного любви, и его смиренная покорность тому, что даже этого не дано ему”.
В статье Моэма, как и в романе, скрыты отсылки к Библии. Он пишет о despised and rejected и затем о meek and lowly. Это из так называемой версии короля Якова, одного из красивейших переводов Библии на английский язык — King James' Bible.
Despised and rejected — это из книги Исаии 53:3. На английском: "He is despised and rejected of men; a man of sorrows, and acquainted with grief: and we hid as it were our faces from him; he was despised, and we esteemed him not." На русском: "Он был презрен и умален пред людьми, муж скорбей и изведавший болезни, и мы отвращали от Него лице свое; Он был презираем, и мы ни во что ставили Его".
Meek and lowly — из Евангелия от Матфея, 11:29. На английском: "Take my yoke upon you, and learn of me; for I am meek and lowly in heart: and ye shall find rest unto your souls." На русском: "возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим".
"He was despised and rejected" из оратории Генделя "Мессия" —
Комментариев нет:
Отправить комментарий