В номере опубликовано на русском замечательное эссе английского переводчика Роберта Чандлера о том, как он работал над переводом "Капитанской дочки
" на английский. "Моё упоение "Капитанской дочкой" прошло несколько стадий, – пишет Чандлер. – Сперва повесть показалась мне несложной по структуре, чем-то вроде лоскутного одеяла, некоего коллажа из писем, исторических деталей, стихов, представленных в многообразии различных стилей. Затем я разглядел такие масштабные симметрии, как параллели между встречей Гринёва с Пугачёвым и Маши с Екатериной Великой (подобно Гринёву, который не знал кого встретил во время бури, Маша не знала с кем она встретилась в парке; ни Пугачёв, ни Екатерина не имели законных оснований для занятия Российского престола). Есть и другие симметрии: два подарка в виде шуб, две попытки подарков в виде полтин, две сцены, - в первой и в последней главе, - с чтением Придворного календаря стариком Гринёвым. Затем я разглядел упомянутые уже фразовые повторы и, наконец, обнаружил, как Пушкин играет со звуковыми повторами. Некоторые из Пушкинских аллитераций случаются лишь в пространстве одного-единственного предложения, что осложняет работу переводчику".
Чандлер заметил то, что мы, носители русского языка, часто или не замечаем вовсе, или принимаем как должное - поэтичность пушкинской прозы. В поэзии аллитерация заметна сразу, при простом чтении: "Шипенье пенистых бокалов И пунша пламень голубой". В прозе ее видишь, только когда начинаешь разбирать детали языковой конструкции.
Аллитерация часто играет роль внешнего эффекта, отделки, – отмечает английский переводчик. – Но нигде я не встречал такой гармонии её с мыслью и с чувством, как в "Капитанской дочке". Чудесные образцы её вкраплены по всему объёму повести и выполняют роль соединительного элемента повествования. Достаточно большое число слов содержат варианты перестановок букв "п", "л" и "т": это и "платье", и "тулуп", и "пальто", и "толпа", и "петля", и "платок", и "плот", когда Гринёв видит плывущий по реке плот с виселицей, и "платить", и "полтина", и "плут", и "преступление", и "покровительство", и "помиловать". Сомневаюсь, что ещё в каком-либо произведении анаграммы употреблены с таким изяществом и глубиной замысла.Конечно, трудно себе представить, чтобы Пушкин сидел и думал, вроде кроссвордиста "Вечерней Москвы": как бы мне половчее переставить п-л-т. Вряд ли, поэт и писатель работает больше от природной интуиции, от чувства языка, которое впитывается с культурой, а шлифуется образованием. Лучше или хуже выходит в итоге, это уже зависит от вложенного труда – и таланта. Литературный переводчик работает так же, но ему чаще приходится задумываться о конструкции, разбирать винтики и болтики исходного произведения, чтобы понять, как лучше донести его в языке перевода.
Эссе Чандлера замечательно еще и тем, что от детального разбора техники перевода - до слова, до звука, он переходит к философскому вопросу о роли переводчика во взаимодействии культур. Отсюда возникает мотив верности и предательства, столь важный в повести Пушкина.
Неприветливый взгляд на искусство перевода и его предательскую сущность бытует веками и не только в англоязычном мире, – пишет Чандлер. – Добрая половина статей, которые я прочёл в неакадемических изданиях о переводах, упоминают итальянскую игру слов 'traduttore' и 'traditore' ("переводчики" и "предатели") французскую мысль 'les belles infideles' (т.е. переводчики, как женщины, - или красивые, или верные, но никогда и то, и другое) или нелестный афоризм Фроста "Поэзия - это то что утеряно при переводе". Я полагаю, что эта враждебность к переводчикам и их работе происходит не оттого, что все они плохи, а от недоверия к переводу как таковому. Переводчики по определению чувствуют себя дома в двух или более культурах (или по крайней мере это подразумевается), поэтому их преданность только одной из этих культур всегда под вопросом. Интересно, что Пушкин, по всей вероятности безотносительно к чему-либо конкретному, показывает нам, что сам Гринёв тоже в какой-то степени переводчик. Он не только в детстве учил Бопре русскому языку, но и выступает в роли посредника между представителями аристократии и представителями казаков и крестьян. Даже во время своей службы в далёкой крепости он учит французский и, что совсем удивительно, регулярно переводит. (...) Подобно Гринёву, мы иногда просто обязаны проявлять гибкий ум и убедительную выдумку. И, позволим себе предположить, что лучше блистательно преуспеть в этом качестве, чем беспокоиться о том, что тебя назовут предателем.Гринёву не было безразлично, считают его предателем или нет. Как и для Пушкина, ему важнее было сохранить верность себе – своему понятию о чести и долге. Но они были в первую очередь дворянами, а потом - переводчиками.
Журнал "Стороны света" – замечательный проект русистов и переводчиков, в основном американских, в который вложено много труда и творческой энергии. Купить печатный вариант издания, как и другие книги участников проекта можно через сайт стосвет.
На английском статья Р.Чандлера Coats and Turncoats: Translating the Wit of The Captain's Daughter здесь.
Обсуждение статьи Чандлера прошло на блоге Я.Шляпы и на языковом блоге журнала "the Economist" Johnson, а также анонсировано на блоге "Иностранной литературы", ведущего российского журнала переводной литературы.
Перевод статьи Р.Чандлера на русский - Эдуард Хвиловский.
Комментариев нет:
Отправить комментарий