Белла Ахмадулина - великий поэт и яркая независимая личность. Её кончина – это огромная потеря для нашей культуры и поэзии. (видео: Ахмадулина читает стихи, съемка начала 1960-х - это отрывок из фильма Марлена Хуциева "Застава Ильича", поэтический вечер в Политехническом музее)
Никто, по-моему, как она не умел передать текучесть чувств, эмоций - как одно переходит в другое и превращается в третье. Другие писали, может, сильнее о том же, но в статике, в остановленном моменте, передать же движение интимного настроения лучше всех могла только она.
Я думаю, что именно поэтому у Ахмадулиной с течением времени становится все больше почитателей. Чем дальше уходят от нас страсти и споры 60-х, тем больше видится великое и вечное в ее поэзии. Я никогда не представлял себе ее ни как бабушку, ни как маму, а скорее - как любимую подругу, с которой всегда можно по душам поговорить за нескончаемой чашкой чая, о сокровенном, о вечном, о важном. Такой для меня она и останется.
Сейчас многие составляют списки “самых великих”, спорят, кто лучше, Ахмадулина, Вознесенский или Евтушенко. В принципе, я решительно против всяких топ-десяток, ранжирования по эпитетам “великий”, “выдающийся”, “известный”. Культурный читатель сам сможет отличить хорошую поэзию от плохой, а дальше - дело вкуса, личных пристрастий и характера каждого индивидуального читателя, обстоятельств жизни и эмоциональго настроя, круга друзей, наконец, возраста. Нелепо также относить поэта к какому-то одному поколению или эпохе - живая поэзия жива всегда. Сафо писала две с половиной тысячи лет назад - живы ее строчки сейчас или нет?
Об Ахмадулиной я хочу сказать вот еще что: пожалуй именно она, ее поэзия больше, чем творчество других литераторов ее круга, восстановила прерванную примерно на тридцать лет традицию общечеловеческой, гуманистической интерпретации индивидуального переживания в русской поэзии. Любовь одного человека - это личное, отдельное, любовь поэта - это общее, это царство свободы. Поэтому так не любили любовную лирику при социалистическом реализме.
Вот как пишет о том, что случилось на рубеже 1920-х-1930-х годов, Димитрий Оболенский, составивший одну из лучших антологий русской поэзии от “Слова о полку Игореве” до 1950-х, но не включая еще поэтов-шестидесятников:
“Советские поэты, родившиеся после 1910 года, писали хорошие стихи и после 1930 года, но в целом им мешали ограничения, наложенные на форму и содержание поэзии. В особенности серьезным, наверное, было недопущение подхода к человеческой любви как к чему-то, имеющему непреходящее, высшее значение, что слишко часто приводило к простому сентиментальному толкованию этой темы. До сих пор ничего похожего на расцвет поэзии в 1920-х годах не наблюдается, и, несмотря на успешные попытки таких поэтов, как Твардовский, возродить повествовательную поэзию, те стихи, что сейчас публикуются в Советском Союзе, все же значительно уступают творческой оригинальности Маяковского”.
Этот провал и заполнила тогда Ахмадулина.
* * *
В начале этого года я написал статью для американского литературного журнала “Стороны света” (Cardinal Points) об известном, конечно, всем стихотворении “По улице моей”. У него в русском литературном обиходе до сих пор существовало две версии: всенародная песенная и полная, известная любителям поэзии. А после выхода романа Василия Аксенова “Таинственная страсть” появилась, или, точнее, вернулась, еще и третья, с другим прочтением ключевого четверостишия. Эти три версии дают уникальную возможность показать, как работает поэзия.
Без пропущенных в песенной версии четверостиший, “По улице” читается просто как плач кого-то, кто горюет об утрате теплоты, друзей молодости. Из песни выходит: это моя вина, из-за меня, моих поступков брошены друзья ради того, чего, может и не хотелось, на так уж получилось – и так тому и быть. Восстанавливаем пропущенные четверостишия – и “Улица” разворачивается в прямо противоположную сторону. Одиночество теперь – это не моя вина. Виноваты вы, мои друзья. Вы предали меня, вы предали себя, ваше зрение затуманено этим предательством - так звучит “Улица” в полном варианте. Но это еще не всё. Главное по смыслу четверостишие обычно приводится так:
Ну что ж, ну что ж, да не разбудит страх
вас, беззащитных, среди этой ночи.
К предательству таинственная страсть,
друзья мои, туманит ваши очи.
Но Василий Аксенов запомнил его в другом варианте:
Ну, вот и всё, да не разбудит власть
Вас, беззащитных, среди мрачной ночи;
К предательству таинственная страсть,
Друзья мои, туманит ваши очи.
Выходит, что страх в первой строчке на самом деле скрывал другую, подставленную рифму – власть. В таком сочетании стихотворение приобретает совсем другое – общественно-политическое звучание.
Полностью статью читайте на сайте журнала “Стороны света” – на русском и на английском. Английский вариант включает перевод стихотворения и аксеновской версии о "таинственной страсти".
В песенном варианте пропущено три четверостишия, в том числе и стих о "таинственной страсти". Кроме того, мне слышится, что Пугачева поет "у одиночества как твой - характер крут", а не как у Ахмадулиной: "О, одиночество, как твой характер крут". Получается, что лирический герой не обращается к Одиночеству, а сравнивает жесткий характер своего партнера с состоянием одиночества.
По улице моей который год
звучат шаги - мои друзья уходят.
По улице моей который год
звучат шаги - мои друзья уходят.
Друзей моих медлительный уход
той темноте за окнами угоден.
Запущены моих друзей дела,
нет в их домах ни музыки, ни пенья,
и лишь, как прежде, девочки Дега
голубенькие оправляют перья.
Ну что ж, ну что ж, да не разбудит страх
вас, беззащитных, среди этой ночи.
К предательству таинственная страсть,
друзья мои, туманит ваши очи.
О одиночество, как твой характер крут!
Посверкивая циркулем железным,
как холодно ты замыкаешь круг,
не внемля увереньям бесполезным.
Так призови меня и награди!
Твой баловень, обласканный тобою,
утешусь, прислонясь к твоей груди,
умоюсь твоей стужей голубою.
Дай стать на цыпочки в твоем лесу,
на том конце замедленного жеста
найти листву, и поднести к лицу,
и ощутить сиротство, как блаженство.
Даруй мне тишь твоих библиотек,
твоих концертов строгие мотивы,
и - мудрая - я позабуду тех,
кто умерли или доселе живы.
И я познаю мудрость и печаль,
свой тайный смысл доверят мне предметы.
Природа, прислонясь к моим плечам,
объявит свои детские секреты.
И вот тогда - из слез, из темноты,
из бедного невежества былого
друзей моих прекрасные черты
появятся и растворятся снова.
1959
Комментариев нет:
Отправить комментарий