Омлет, или почему победила Великая Октябрьская социалистическая революция.

Яичница с ветчиной.
Дизайн автора ©Anichkin.

Революция, революция! 

А вы знаете, что на самом деле решает судьбу революции?

Вот на дружественном блоге Надежды Поммье  зашел разговор про омлет. Секрет всплыл: только муж-француз в командировку — русская жена сразу за омлет и селедку. Тоска по родине. 

У меня тоже так. Если вдруг березки за шеломянем еси, сразу — омлет со шкварками, селёдка в сметане и бабушкин куриный суп с клёцками. 

Омлет еще напомнил о романе Сомерсета Моэма "Эшенден". Про то, как ему, известному уже писателю, вдруг в 1917 году поручили секретную миссию — предотвратить Великую Октябрьскую социалистическую революцию. В книге Моэм себя выписал под именем Эшенден. 

Главным связным у Эшендена выступает русская женщина Анастасия Александровна. Все шло хорошо с Анастасией, пока Эшендену не надоел омлет. Оказалось, что Анастасия на завтрак ест омлет и ничего другого не признает. Когда Эшенден представил себе, что придется есть омлет каждый день, помногу, у них отношения разладились совсем.

Так, вопреки проискам иностранных агентов, Великая Октябрьская социалистическая революция свершилась. 

После музыкальной паузы читайте детальный разбор разницы между омлетом и яичницей —

Под обрезом отрывки из романа на русском и английском языках. А перед тем, как вы перейдете к ним, еще одно замечание - о трудностях перевода. 

По-английски omelette (по-американски - omelet) не то же, что scrambled eggs. Omelette готовится из взбитых заранее, в отдельном сосуде, яиц с добавкой молока или чего-нибудь еще. Scrambled eggs - это по-русски, скорее, яичница-болтушка. Яйца быстро взбиваются и перемешиваются уже на сковородке. Fried eggs - это яичница-глазунья, о которой мечтает сугубый англичанин Эшенден. В этом блюде яйца аккуратно раскалываются над горячей сковородкой и подаются так, чтобы желток оставался жидким. 

В переводе В.Вебера, мне кажется, омлет подходит как нельзя хорошо. Если путать читателя болтушкой и глазуньей, то весь революционный эффект пропадет.

Теперь - к тексту. 

(перевод Виктора Вебера, отсюда, перейдите к главе "Любовь и русская литература" или по поиску найдите "Анастасия")

Они до глубокой ночи говорили о Максиме Горьком и Карле Марксе, о судьбах человечества, любви и братстве людей, выпили несчетное множество чашек с русским чаем, поэтому утром Эшенден с удовольствием позавтракал бы в постели и поднялся только к ленчу, но Анастасия Александровна вставала рано: жизнь коротка, успеть нужно многое, так что грешно завтракать хоть на минуту позже половины девятого. И к этому часу они сидели в полутемной маленькой столовой, окна которой не открывались, как минимум, с месяц. Так что аура отеля обладала еще и неповторимым запахом. Эшенден спросил Анастасию Александровну, что она будет на завтрак.

— Омлет, — ответила она.

Ела с удовольствием. Эшенден уже заметил, что аппетит у нее отменный. Предположил, что это национальная черта. Трудно, знаете ли, предположить, что послеполуденная трапеза Анны Карениной могла состоять из чашки кофе и сдобы с изюмом?

После завтрака они пошли в Лувр, во второй половине дня погуляли по Люксембургскому саду. Пообедали рано, чтобы не опоздать на спектакль в «Комеди Франсез». Вечером отправились в русское кабаре, где потанцевали. Когда утром, в половине девятого они вновь сидели за столиком, Эшенден спросил Анастасию Александровну, что она будет на завтрак.

— Омлет, — услышал в ответ.

— Но мы же ели омлет вчера, — запротестовал он.

— Давай съедим и сегодня, — улыбнулась она.

— Хорошо.

День они провели, как и предыдущий, только вместо Лувра побывали в Карнавале, а вместо Люксембургского сада — в музее Гиме. Но наутро, когда на вопрос Эшендена Анастасия Александровна опять попросила заказать на завтрак омлет, его сердце упало.

— Но мы ели омлет вчера и позавчера, — напомнил он.

— Тебе не кажется, что это веская причина съесть его и сегодня?

— Нет, не кажется.

— Уж не подвело ли тебя этим утром чувство юмора? — спросила она. — Я ем омлет каждый день. Лучшего блюда из яиц просто нет.

— Очень хорошо. В таком случае мы, разумеется, съедим омлет.

На следующее утро Эшенден уже смотреть на него не мог.

— Тебе омлет, как и всегда? — спросил он.

— Разумеется. — Она нежно ему улыбнулась, продемонстрировав два ряда больших, квадратных зубов.

— Хорошо, я закажу тебе омлет, а себе — яичницу-глазунью.

Улыбка исчезла с ее лица.

— Яичницу-глазунью? — Она помолчала. — Не думаешь ли ты, что это необдуманное решение? Так ли необходимо нагружать повара лишней работой? Вы, англичане, все одинаковые, для вас слуги — машины. Вам не приходило в голову, что у них такие же сердца, что и у вас? Те же чувства, те же эмоции? Так чего удивляться, что пролетариат кипит от негодования, видя чудовищный эгоизм буржуа… таких, как ты!

— Ты действительно думаешь, что в Англии произойдет революция, если в Париже я закажу на завтрак яичницу-глазунью, а не омлет?

Анастасия Александровна возмущенно вскинула голову.

— Ты не понимаешь. Это дело принципа. Ты думаешь, это шутка. Разумеется, я знаю, ты просто забавляешься, и я могу посмеяться над шуткой, как и любой другой, Чехов вот известен в России, как юморист, но неужели ты не понимаешь, о чем речь? Неверен сам подход. Ты какой-то бесчувственный. Ты бы не говорил так, если бы стал свидетелем событий тысяча девятьсот пятого года в Петербурге. Когда я думаю о толпах перед Зимним дворцом, о стоящих на коленях в снегу женщин и детях, об атакующих их казаках… ох, нет, нет, нет!

Ее глаза наполнились слезами, лицо перекосило от боли. Она взяла Эшендена за руку.

— Я знаю, у тебя доброе сердце. Ты проявил легкомыслие, и больше мы говорить об этом не будем. У тебя богатое воображение. Ты все тонко чувствуешь, я знаю. Ты ведь закажешь себе омлет, как и я, правда?

— Естественно, — отозвался Эшенден.

В оставшиеся дни он каждое утро ел омлет. Официант даже заметил:

«Monsieur aime les oeufs brouillés».

В конце недели они вернулись в Лондон. Он обнимал Анастасию Александровну, а ее голова покоилась на его плече от Парижа до Кале и от Дувра до Лондона. Ему вдруг вспомнилось, что поездка на поезде от Нью-Йорка до Сан-Франциско занимает пять суток. Когда они прибыли на вокзал Виктория и стояли в ожидании кеба, Анастасия Александровна посмотрела на Эшендена круглыми, блестящими, чуть выпученными глазами.

— Мы чудесно провели время, не правда ли? — спросила она.

— Восхитительно.

— Я уже приняла решение. Эксперимент удался. Я готова выйти за тебя в любой день, только скажи.

Эшенден тут же представил себе, как до конца своих дней ест по утрам омлет. Посадив Анастасию Александровну в кеб, сам он сел в другой и попросил отвезти его в «Кьюнард», где купил билет на первый же корабль, отплывающий в Америку. И ни один иммигрант, стремящийся к свободе и новой жизни, не взирал на статую Свободы с большей радостью, чем Эшенден, когда одним ясным, солнечным утром его пароход входил в нью-йоркскую гавань.

(отрывок на английском отсюда)

Ashenden asked Anastasia Alexandrovna what she would have for breakfast.

'Scrambled eggs,' she said.

She ate heartily. Ashenden had already noticed that she had a healthy appetite. He supposed it was a Russian trait; you could not picture Anna Karenina making her midday meal off a bath-bun and a cup of coffee, could you?

After breakfast they went to the Louvre and in the afternoon they went to the Luxembourg. They dined early in order to go to the Comedie Francaise; then they went to a Russian cabaret where they danced. When next morning at eight-thirty they took their places in the dining-room and Ashenden asked Anastasia Alexandrovna what she fancied, her reply was:

'Scrambled eggs.'

'But we had scrambled eggs yesterday,' he expostulated.

'Let's have them again today,' she smiled.

'All right.'

They spent the day in the same manner except that they went to the Carnavalet instead of the Louvre and the Musee Guimet instead of the Luxembourg. But when the morning after in answer to Ashenden's inquiry Anastasia Alexandrovna again asked for scrambled eggs, his heart sank.

'But we had scrambled eggs yesterday and the day before,' he said.

'Don't you think that's a very good reason to have them again today?'

'No, I don't.'

'Is it possible that your sense of humour is a little deficient this morning?' she asked. 'I eat scrambled eggs every day. It's the only way I like them.'

'Oh, very well. In that case of course we'll have scrambled eggs.'

But the following morning he could not face them.

'Will you have scrambled eggs as usual?' he asked her.

'Of course,' she smiled affectionately, showing him two rows of large square teeth.

'All right, I'll order them for you; I shall have mine fried.’

The smile vanished from her lips.

'Oh?' She paused a moment. 'Don't you think that's rather inconsiderate? Do you think it's fair to give the cook unnecessary work? You English, you're all the same, you look upon servants as machines. Does it occur to you that they have hearts like yours, the same feelings and the same emotions? How can you be surprised that the proletariat are seething with discontent when the bourgeoisie like you are so monstrously selfish?'

'Do you really think that there'll be a revolution in England if I have my eggs in Paris fried rather than scrambled?'

She tossed her pretty head in indignation.

'You don't understand. It's the principle of the thing. You think it's a jest, of course I know you're being funny, I can laugh at a joke as well as anyone, Chekhov was well-known in Russia as a humorist; but don't you see what is involved? Your whole attitude is wrong. It's a lack of feeling. You wouldn't talk like that if you had been through the events of 1905 in Petersburg. When I think of the crowds in front of the Winter Palace kneeling in the snow while the Cossacks charged them, women and children! No, no, no.'

Her eyes filled with tears and her face was all twisted with pain. She took Ashenden's hand.

'I know you have a good heart. It was just thoughtless on your part and we won't say anything more about it. You have imagination. You're very sensitive. I know. You'll have your eggs done in the same way as mine, won't you?'

'Of course," said Ashenden.

He ate scrambled eggs for breakfast every morning after that. The waiter said:' Monsieur aime les oeufs brouilUs.' At the end of the week they returned to London. He held Anastasia Alexandrovna in his arms, her head resting on his shoulder, from Paris to Calais and again from Dover to London. He reflected that the journey from New York to San Francisco took five days. When they arrived at Victoria and stood on the platform waiting for a cab she looked at him with her round, shining, and slightly protuberant eyes.

'We've had a wonderful time, haven't we?' she said.

‘Wonderful.’

'I've quite made up my mind. The experiment has justified itself. I'm willing to marry you whenever you like.'

But Ashenden saw himself eating scrambled eggs every morning for the rest of his life. When he had put her in a cab, he called another for himself, went to the Cunard office, and took a berth on the first ship that was going to America. No immigrant, eager for freedom and a new life, ever looked upon the statue of Liberty with more heartfelt thankfulness than did Ashenden, when on that bright and sunny morning his ship steamed into the harbour of New York.