До и после Пушкина.

Алексей Перовский (1787-1836).

Зачем читать литературу XVIII века? Скрежет зубовный, думал я, как, наверное, и многие мои сверстники. До Пушкина ничего стоящего внимательного чтения и не было.

Конечно, это не так. И Пушкин появился не на пустом месте, а из "литературного супа", который варился до него в нашей культуре не одно десятилетие. Вспомнил об этом, прочитав недавнюю заметку Стивена Додсона, американского русиста-полиглота, автора Languagehat  — одного из лучших англоязычных блогов, часто обращающегося к русской культуре и литературе.

Додсон усидчиво прочитал произведения конца XVIII-начала XIX века и стал перечитывать "Повести Белкина", которые читал давно, еще студентом.

Вот его впечатления от нового чтения, теперь уже с багажом предпушкинской литературы. (текст на английском под обрезом)
«
Я понял, что это превосходные рассказы, чудесно выписанные. Но тогда они совсем не так мной были восприняты, как сейчас, когда я пришел к ним после того, как несколько месяцев прорабатывал русскую прозу конца XVIII и начала XIX веков: Чулкова, Карамзина, Жуковского, Нарежного, Перовского и Загоскина. Все они по-своему и по-разному хороши, одни сентиментальны, другие сатиричны, некоторых отличает высокое мастерство построения сюжета, — но все они по существу лишь рассказчики, которые ставят своей задачей заинтересовать читателя своими персонажами и увлечь тем, что с ними происходит, добавив еще, может быть, кое-какую мораль.
Пушкин играет в совсем другую игру; его сразу узнаешь как современного писателя, такого, с которым в ближайшие десятилетия мог сравниться только Лермонтов, и его рассказы нужно сравнивать с такими писателями, как Набоков и Алис Манро, а не с его современниками.
»
Далее Додсон коротко, как читатель, разбирает "Повести Белкина". Самое интересное замечание — по поводу "Гробовщика". 
«
Третий рассказ, "Гробовщик", — наименее значителен в цикле (и первый из написанных), но необыкновенно занимателен, особенно для меня, потому что я узнал его исходную точку — рассказ Перовского "Лафертовская маковница", который настолько понравился Пушкину, что он написал брату, как ходил взад-вперед, подражая гордой походке черного кота-жениха, сыгравшего большую роль рассказе (и явно бывшего источником вдохновения для булгаковского Бегемота). На самом деле я теперь узнаю всех писателей, на которых ссылается Пушкин или которых упоминают его персонажи, что вызывает глубокое удовлетворение. 
»
Алексей Перовский (вики о нем) — это старший современник Пушкина. Он известен еще как Антоний Погорельский, автор "Черной курицы", одного из первых произведений русской детской литературы. Мои дети этот рассказл слушали, затаив дыхание, с широко раскрытыми глазами. 
Перовский защищал "Руслана и Людмилу" от нападок критиков, перевел "Бедную Лизу" на немецкий. Он дал образование Алексею Толстому. "Двойник" и "Лафертовская маковница" предвосхитили "Вечера на хуторе близ Диканьки" и, возможно, начали ту традицию фантастического реализма, которая в русской литературе с тех пор был столь продуктивной. 


На английском:

I recognized that they were superb short stories, wonderfully told. But they did not stand out to me the way they did just now, coming to them after months of working my way through late-eighteenth- and early-nineteenth-century Russian prose: Chulkov, Karamzin, Zhukovsky, Narezhny, Perovsky, and Zagoskin. All of them are good in their different fashions, some sentimental, some satirical, some with a quite sophisticated way of telling a story—but they are all essentially storytellers, aiming to get the reader involved with the characters and care about what happens to them, while perhaps imparting a little moral instruction along the way. Pushkin is playing an entirely different game; he's immediately recognizable as modern in a way that only Lermontov would match for decades to come, and his stories should be compared to those of writers like Nabokov and Alice Munro rather than those of his contemporaries.

...

The third story, "The Undertaker," is the slightest (and was the first written), but it's a lot of fun, and was fun for me in particular because I recognized its jumping-off point as a story by Perovsky, "Lafertovskaya makovnitsa" [The Lefortovo poppy-seed seller], which Pushkin enjoyed so much he wrote his brother that he strode around imitating the proud walk of the black cat/bridegroom who features prominently in it (and was clearly a source of Bulgakov's Begemot). In fact, I now recognize all the writers Pushkin alludes to or has his characters mention, which is deeply satisfying.