"Скукоживается" ли великий и могучий?

The English version of this post is here.

Смотрите также статью (на английском) "Викинги, норманны и английский словарь"

"Независимая газета" опубликовала диалог Александра Долгина и Михаила Эпштейна, двух экспертов по русскому языку, которые уныло убеждают друг друга, что словарный запас великого и могучего катастрофически сокращается. "Русский язык скукоживается", – говорит один. "Если общество не порождает новых слов, оно вообще мало что порождает", – говорит другой.

Как ни стараются, а всё же сами себе противоречат, приводя множество слов и значений, появившихся в русском языке, и называя новые источники активного обновления лексического богатства русского: интернет (и вообще новые технологии), английский (в широком смысле - открытие границ России и расширение русофонии) и групповые сленги (околокриминальный и молодежный в первую очередь, а также, не в последнюю очередь, национальные, географические).

Но есть, как мне кажется (или теперь нужно писать "имхо"?), и серьезные ошибки.

Например, заявление о том, что в русском нет "тезауруса". Тезаурус лишь новомодное слово для обозначения хорошо известного словаря синонимов. Словари синонимов русского языка давно выпускаются, с разной полнотой и периодичностью, широко используются пишущей публикой, а теперь присутствуют и в интернете, например, в разделе "словари" на яндекс.ру. Только греко-латинским словом тезаурус (буквально: сокровищница) их пока не принято называть. Когда в школе мне первый раз попал в руки самый популярный в англофонии тезаурус Роже (Roget's), моя англичанка так и объяснила мне его смысл: "это словарь синонимов". Словарь Даля, до сих пор остающийся самым богатым собранием слов русского языка, тоже построен по принципу "тезауруса", то есть по алфавитно-гнездовому методу, когда слово объясняется через синонимы и примеры его употребления – фразы, идиомы или цитаты.

Во-вторых, сомнительно утверждение о превосходстве английского лексического запаса "в три-пять" раз над русским. Английские составители словарей часто включают в них слова, которые русские лингвисты традиционно оставляют для энциклопедий и специализированных изданий. В первую очередь это касается имен собственных и неологизмов. В словаре Ожегова нет ни Горбачева, ни Калашникова, а в американском оксфордском – оба присутствуют. Я сейчас посмотрел Epstein в американском Оксфорде, установленном на моем компьютере: есть две ссылки, причем одна из них на Михаила (Michael), только не на участника дискуссии в "Независимой", а на английского вирусолога.

"Словом года" 2009 Оксфордский словарь английского языка (США) на прошлой неделе объявил глагол to unfriend, в смысле существующего уже в русской языковой практике слова "разфрендить" - исключить из списка виртуальных "френдов". Американских оксфордцев явно не смущает, что этот неологизм может выйти из обихода так же быстро, как появился. Не смущает и то, что это новое слово образовано по модели оруэлловского новояза. Кто помнит, в Океании 1984 года лингвисты занимались изничтожением разнословия. Одной из их мишеней были разнословные антонимы. Если взять, например, пару друг - враг, то одно из слов объявлялось лишним. Задачей лингвиста-новоязовца было определить, какое удалить, а какое оставить. Если, допустим, решить, что остается "друг", то все "враги" во всех словарях должны были быть заменены на "недруг".

В английском сравнительно легко создавать антонимы с помощью префикса un-. Но и в английском есть определенное сопротивление этой упрощающей язык тенденции. Если майкрософтовские программы активно используют в меню приставку un- для операции, отменяющей предшествующую, то более изобретательные программисты Макинтошей нередко используют альтернативные антонимы. Я писал как-то об этом в своих "Тетрадках".

Я думаю, мало кто станет спорить, что русский по крайней мере "в 3-5 раз" богаче английского в аффиксах (приставки, суффиксы, инфиксы и т.п.). В русском – это основной способ создания новых значений, стилистических или эмоционально-экспрессивных оттенков. В английском чаще используются композитные конструкции – глагол или существительное плюс предлог. У нас – добавка, у них – add-on. Возьмите, глагольную вариацию из примера с другом-врагом: подружиться – поссориться. "Недружиться" – совсем не то же, что поссориться. Новоязовцам тут пришлось бы туго. Заменить "поссориться", скажем, на "раздружиться", значило бы отказаться от униформного принципа новояза и признать многовариантность антонимических рядов.

Это абстрактный вариант. Но и практика тоже подтверждает, что в "скукоживающемся" русском новоязовский тренд не просматривается. Наоборот, великий и могучий успешно воспротивился использованию слова "друг" в интернетовском лайт-значении "френд". Слово "друг", несущее в русском, как мне кажется, более сильную эмоциональную нагрузку, чем в английском, так и осталось – только для настоящих, живых друзей. А новопринятый "френд" моментально обрусел, получив разнообразные префиксы, глагольные, причастные и деепричастные формы, родовые признаки, спряжения и склонения. В словарях живаго великорусскаго этого слова еще, конечно, нет.

Утверждения о том, что в английком языке свыше миллиона слов, исходят главным образом от Пола Пейека (Paul JJ Payack), владельца сайта Global Language Monitor. Серьезные лингвисты относятся к нему резко отрицательно, в лучшем случае с насмешкой, однако пресса некритично подхватывает и разносит по свету его утверждения. "Есть что-то очень странное в том удовлетворении, которое нам дают раздутые словники, – пишет один комментатор  по поводу рекламных акций Пейека. – Будто англо-говорящий житель Де-Мойна становится богаче каждый раз, когда кто-то в Дублине или Дели придумывает новое жаргонное слово для "неудачника". На самом деле это последние остатки имперской гордости, вроде той, от которой раздувалась грудь британца при мысли о всех частях карты мира, закрашенных розовым цветом". (Прим.ред.: на старых английских картах мира Британскую империю раскрашивали розовым, таким же, каким на советских политических картах мира был СССР).

В словаре Даля  (портрет Василия Перова) около 600 тысяч слов. В вышедшем в этом году Историческом тезаурусе английского языка  – столько же. В третьем издании американского Merriam Webster – около 500 тысяч. Так что мы примерно равны.

Могут возразить: так то Даль, дело было больше ста лет назад, его слова ушли из языка вместе с эпохой. Верно. Даль уже и для Ленина был устаревшим. И не только устаревшим, но еще и диалектным. "Великолепная вещь, но ведь это областнический словарь и устарел", – писал вождь в 1920 г. Ну и что, слова уходят, слова возвращаются. Кто при развитом социализме помнил об успешно развивавшейся до исторического материализма ипотеке (из французского)? Так вернулась ведь и успешно отразила натиск англо-саксонского мортгейджа. "Униженные и оскорбленные" Достоевского - классика, но многие ли помнили замечательное по своей выразительности слово облезьяна облизьяна, пока не появился "Осенний марафон" Данелии, где Бузыкин ругает датчанина Билла Хансена, что тот поленился донести этот фольк-неологизм в переводе? Кстати, в стандартном английском переводе романа Ф.М. так до сих пор и пишут: "green monkey". Как говорила в таких случаях Сьюзен Зонтаг, lost in translation...

Да ведь и в английском то же происходит со словами – одни убывают, другие прибывают. Только словари успевают отметить прибывших, а убывших – нет, хлопотно, да и славы не прибудет. Обычный человек обходится двумястами-пятьюстами словами, более образованный – пятью тысячами. Так где обретаются остальные сотни тысяч? То, что у нас словари больше, чем у русских и французов, пишет американец Джеффри Нанберг, не значит, что у нас больше слов для тех случаев, где это действительно важно. Сверх пятидесяти тысяч слов, по его мнению, – это уже территория трудных кроссвордов, а не живого языка.

...в языке эскимосов 87 слов для обозначения снега,

а, значит, их язык богаче английского

В разговорах о богатстве английского часто не учитывают еще две противоположные тенденции – обедняющую глобализацию и обогащающую, но разделяющую язык регионализацию.

Глобальный, международный английский избегает богатых идиом, сложных грамматических конструкций, у него сугубо утилитарное назначение – быть лингва-франко, языком общения между теми, для кого он не родной. Так что зависимость обратная: чем глобальнее, тем беднее.

Другая тенденция - самостоятельное развитие английского в разных регионах. Простой пример: слово шпаклёвка. Его приводит американец Билл Брайсон в своем бестселлере об Англии "Записки с маленького острова". В Америке говорят spackle, в Англии – polyfilla. Слова разные, потому что разные бренды популярны по разные стороны Атлантики. Если попадешь на другую сторону океана, шпаклевку не найдешь без объяснений.

И это в двух странах, где влияние других наличествующих языков не так сильно, как, скажем, в Индии или Южной Африке. В большие словари английского включают региональные вариации и реалии, которые присутствуют лишь в узко-локальной языковой практике обширной англофонии, зато слов получается больше. Сомнительность такого подхода иллюстрируют иногда примером, ставшим уже чем-то вроде шутки среди лингвистов: в языке эскимосов (инуитов) есть 87 слов для обозначения снега, а, значит, их язык богаче английского...

Но иногда диалекты не включают и тогда картина становится яснее. Например, в британском оксфордском и американском оксфордском почти половина слов не совпадает.

После распада СССР и массовых миграций бывших совграждан русофония тоже фрагментировалась, а изменения в русском языке собрать и обобщить в словарях – трудно и дорого. На русском пишут и говорят и на Украине, и в Белоруссии, и в Казахстане, и в Америке, в Канаде, в Германии, в Греции, в Израиле, в Прибалтике, в Англии и Франции. Однако общение и взаимное обогащение ветвей русского языка продолжается между теми, для кого он остался родным, а если не родным, то основным – через интернет, через семейные связи, через взаимодействие с главным местным языком.

И это тоже Долгин и Эпштейн отмечают – но откуда трагизм? Американцы гордятся империей языка – потому что сила языка подтверждает вроде бы силу империи. Советская империя ушла в прошлое, не о ней ли жалеем? Русского языка меньше ведь не стало.

Текст ©А.Аничкин

А.Долгин - профессор Государственного университета - Высшей школы экономики, Москва

М.Эпштейн - профессор университета Эмори, Атланта

Дополнение (декабрь 2010):

Авторитетный лингвистический блог "Джонсон" журнала "The Economist" недавно опубликовал статью, посвященную теме английского вокабуляра.
По просьбе читателей "Джонсон" отвечает на утверждение Стивена Фрая о том, что "в области лексического богатства английский опережает все другие языки так же, как Китай опережает все другие страны в численности населения".
Как отмечает "Джонсон", такие утверждения совершенно некорректны.
Во-первых, в разных языках по-разному работает изменяемость частей речи (склонения, спряжения и т.п., приводятся примеры из испанского, арабского и иврита).
Во-вторых, составителям словарей часто трудно решить, считать ли разные значения одного и того же слова как отдельные лексические единицы или приводить их в одной статье, в одном гнезде.
В-третьих, – тут "Джонсон" уже откровенно насмехается над англочванцами – составные слова (compound) в одних языках встречаются реже и считаются отдельно, в других – это настолько естественный элемент речи, что считать их просто невозможно, как, например, в немецком (ср.: Weltmarktfuhrer – world market leader) или турецком (читайте "тетрадку" на эту тему здесь). Если бы немцам или туркам пришло в голову включать в свои словари составные слова, то они бы во много раз опережали по объёму английские).
В-четвертых, как можно сравнивать английский с такими языками, где основной лексический элемент идеограмма (иероглиф), а не логограмма?
Что касается объёма публикуемых словарей, то разница объясняется культурно-историческими обстоятельствами и традициями, а не собственно богатством того или иного языка.
И наконец, пишет "Джонсон", английский именно потому богат и могуч, что на протяжении тысячи лет со времен норманского завоевания он был октрыт влияниям и заимствованиям из других культур и языков. С чем, конечно, невозможно не согласиться.